Какова роль детства в жизни человека?Над такой проблемой заставляет нас задуматься современный российский писатель З. Прилепин.

Автор рассуждает над поставленной проблемой на примере случая из жизни рассказчика. Прилепин повествует нам о том в какой среде воспитывались дети расссказчика. учитывая финансовые трудности, родители делали все, чтобы доставить радость своему ребенку и поддержать в нем веру в чудеса, покупая ему подарки "на последние деньги" отказывая себе во всем.

автор подчеркивает, то что отношение к проблеме двойственно. одни люди считают такой подход неправильным и ребенок вырастет избалованным и эгоистичным, а другие считают, что детство-это то время, когда мечты должны сбываться.Это дает ребенку "огромный иммунитет". не смотря на массу протеворечий, автор убежден, что такое поведение правильно. Прелепин акцентирует наше внимание на том, что став взрослым, старший сын опираясь на опыт детства не стал безответственным и наглым, а, напротив, "самолично доводит чудеса до конца для тех, кто ждет этих чудес и верит в них. автор подводит нас к выводу, что роль детства велика, именно оно дает толчок для будущего развития ребенка.

счастливое детство". от детства зависит сможет ли ребенок преодолевать трудности, которые ждут его во взрослой жизни.

я согласна с мнением автора. будущее человека во многом зависит от места и окружения, в которых он находился в ранние годы. детство играет огромную роль в становлении личности человека, приобретении опыта, помогающего в дальнейшем в борьбе с преградами на жизненном пути. аргументирую свою точку зрения примерами из художественной литературы.

Например, в произведении "обломов" и.А Гончаров повествует нам о привычной жизни Ильи Ильича, о лени, скуки, апатии, которые поглотили его. Автор подчеркивает, что истоки такого хода жизни берут свое начало из детства молодого человека. Когда маленький Илья рвался познать мир вокруг себя, когда в детской жажде нового он мчался к воротам, он лишь слышал предостерегающий голос матери.Так детство сыграло значительную роль в жизни Обломова, его жажда деятельности и знаний были пресечены еще в родном доме.

О том, насколько большую роль играет детство в становлении человека, рассказывает Л.Н.Толстой в романе-эпопеи "война и мир". Автор описывает нам искренние, доверительные отношения, которые царят в доме Ростовых. Как графиня внимательно выслушивает переживания своих детей, принимая участие в разрешении их детских проблем.Как строятся отношения между отцом и сыном:проигравший в карты большую сумму денег, молодой Ростов ищет утешение и понимание в родном доме. Автор показывает, насколько глубоко взаимопонимание между отцом и сыном:после признания сына граф Илья Андревич ни словом не упрекает Николая, осознавая, как тяжело далось сыну признание, какое глубокое чувство вины и стыда испытывает сын. Л.Н.Толстой подводит нас к выводу о том, что детство проведенное в доброжелательной атмосфере значительно повлияло на жизнь героев, все они выросли искренними и честными людьми.

Таким образом, детство играет большую роль в становлении личности человека и его дальнейшего будущего. многое зависит от воспитания и окружения ребенка в его ранние годы. то что заложено с детства будет отражаться в дальнейшей жизни человека.

Обновлено: 2017-05-02

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

«А все им восхищаются! Все ему верят! Он был десертом журфикса. Каждое его слово ловят, как манну небесную! Остроты его разносятся по городу! Как же! Известный адвокат и публицист. Авторитетное имя!»
«Хорош тоже и этот нескромный литератор, с подозрительным пафосом толковавший о своих статьях. А сплетник журфикса, эта завистливая, мелкая душонка? А молодой ученый, поясняющий Шекспира глупым барышням, изнывающим от желания выйти замуж? Недурна, в своем роде, и эта хорошенькая барынька, щебетавшая с апломбом о базаре и о пяти беспризорных малютках. А сама Смирнова, эта ловкая баба, чего стоит? И ведь воображает, что ее гостиная – святилище в некотором роде; попасть в нее – особенная честь!»
Николай, как видно, был в озлобленном настроении и, по обыкновению, впадал в преувеличения. Все казалось ему у Смирновых смешным; ему не нравился тон гостиной; ни в ком не заметил он задушевности убеждения, огонька… Хотя разговоры и отличались либерализмом, хотя все и казались недовольными гражданами, но в этом недовольстве его чуткое ухо слышало фразу, а подчас и фальшивую ноту…
«А ведь как распинались!» – подумал Николай с каким-то ожесточением.
Он вдруг вспомнил, как за чайным столом его подмывало придраться к Алексею Алексеевичу и оборвать эту «либеральную шельму», готовую за изрядный куш подать иск на самого господа бога (Николай доподлинно знал подноготную г.Присухина). Кровь прилила к сердцу, весь он вскипел от негодования – и между тем не осмелился заговорить. И не осмелился не потому, что боялся вступить с Присухиным в спор (о нет, он многое мог бы сказать, и хорошо сказать!), а из другого малодушного побуждения. Он уверен был, что Присухин и, пожалуй, все, наверное даже все, отнесутся к его словам с снисходительным пренебрежением. Он боялся сделаться смешным в глазах этой публики!.. В самом деле, как можно не соглашаться с Алексеем Алексеевичем? И кто это осмеливается? – Какой-то Вязников! – Кто такой этот Вязников? – Неизвестный молодой человек, помощник присяжного поверенного.
«И ведь струсил, опять струсил!» – повторял со злостью Николай, чувствуя, что он и в самом деле струсил, испугавшись (и еще как!) мнения тех самых «либералов», к которым вот теперь наедине относился с высокомерным пренебрежением. «Я, мол, не то, что вы!»
Сознание подловатого чувства еще более озлобило Николая, и он с какой-то настойчивостью останавливался на этих мыслях. Он и уехал-то раньше, ужинать не остался, хотя он и очень не прочь был хорошо поесть («А эти либералы едят отлично!»), по той же причине. И наш молодой человек даже выругался вслух, так что извозчик, принявший брань на свой счет, снова стал стегать лошаденку.
Надо, однако, упомянуть, что недовольство Вязникова журфиксом Смирновой, вызванное вполне искренним негодованием молодого чуткого чувства, усиливалось, кроме того, еще несколько уязвленным самолюбием молодого человека (хотя он и не признался бы в этом), на которого у Смирновых не обратили почти никакого внимания.

Снисходительное: «Как же, помню!», которым при встрече приветствовал Присухин Вязникова, пожалуй, было не последним аргументом и при оценке «либеральной шельмы», сделанной под свежим впечатлением.
А Николай с ранних лет обращал на себя внимание, привык слушать похвалы и не лишен был слабости считать их вполне заслуженной данью. Избалованный с детства таким отношением, он убежден был в своей талантливости (о ней так часто ему говорили!) и в тайнике души считал себя существом, несколько отличным от других, существом, о котором рано или поздно заговорят. Совершая подвиги еще в детских мечтах, он наслаждался удивлением, возбужденным его доблестными поступками; его занимали в мечтах не столько самые подвиги, сколько очарование героем, совершившим их. Еще ребенком он, бывало, подолгу разгуливал по саду, возбужденный, с блестящими глазами, счастливый, окруженный ореолом славы, сочиненной детской фантазией. Он редко представлял себе препятствия, а если и представлял, то преодолевал их с необычайной легкостью, и маленький герой в конце концов всегда торжествовал, оказывая великодушие врагам и широкой рукой рассыпая вокруг благодеяния… Эта склонность к праздным мечтам, в которых главную роль играл всегда герой, доставляла ребенку наслаждение, отучая его в то же время от упорного труда в занятиях, тем более что блестящие его способности легко преодолевали то, что другим давалось с трудом. Николай, как читатель знает, был общим любимцем в Витине. Отец радовался, глядя на своего любимца, и не замечал, как в мальчике развивались самомнение и наклонность к блеску. Позже, в гимназии, Николай выдавался среди товарищей, а студентом играл даже некоторую роль в одном кружке. Его слушали, им восхищались, его любили за добрый, приветливый нрав, за искренность юности и необыкновенную привлекательность в обхождении; приятели предрекали ему блестящую будущность, а профессора заметили блестящие его способности и упрекали юношу за лень и недостаток усидчивости. Даровитый, талантливый юноша, занимался превосходно; ему все как-то давалось легко, он быстро усвоивал чужие мысли, много читал, но никогда не работал упорно, слишком надеясь на свои способности. Он кое-что знал, хотя знал поверхностно, но при необыкновенной памяти он умел отлично пользоваться своими знаниями. Его выручала способность быстро схватывать сущность вопроса, не обращая внимания на подробности, и некоторая диалектика. Немудрено, что в кружке он был маленьким божком.
За год перед окончанием курса Николай чуть было не угодил в Вологодскую губернию за одну из тех так называемых «историй», которые губят столько молодых сил. Вся «история» заключалась в том, что у Николая нашли несколько брошюр и книг преступного содержания, и нашего юношу арестовали в числе десятка молодых людей, соприкосновенных к этой истории. Быть бы бычку на веревочке, но и тут нашего баловня выручила его необыкновенная привлекательность, которая, помимо его желания, обворожила даже начальство.
Обходительный джентльмен, занявшийся с молодым студентом с истинно отеческой мягкостью и несколько раз повторивший в виде поощрения, что и сам он в молодости увлекался, предложил Николаю побеседовать по душе, как с старшим другом, и объяснить, от кого он получил книги и брошюры. Однако Николай обнаружил столько скептицизма, что дружбы, столь откровенно предложенной ему, не принял и ни единым словом не обмолвился.
При всем том, несмотря на такое упорство, юноша все-таки произвел на «старшего друга» такое благоприятное впечатление и своей симпатичной наружностью, и манерами, и костюмом, что когда ректор университета приехал хлопотать за Николая, то счастливый юноша был избавлен от необходимости предпринять отдаленное путешествие и мог окончить курс.
Он отлично выдержал экзамен и оставил университет, полный веры и надежд, мечтая о будущих успехах.
Первый успех не заставил себя долго ждать. Месяца за два до экзаменов он окончил большую статью публицистического характера, полную горячего чувства, юношеского задора и написанную весьма недурно. Приятеля находили, что статья превосходная. Николай отправил ее в редакцию журнала, который он особенно уважал, и с трепетом ожидал приговора. Прошел мучительный месяц, и он отправился в редакцию.
Когда он вошел в приемную комнату и увидал в ней несколько человек, весело беседовавших между собою, то немного смутился. «Неужели так-таки при всех и объявят, что статья не годится?» – пронеслось у него в голове. Он вопросительно поглядывал на разговаривающих, но никто не обратил на него внимания. Так прошло несколько томительных минут. Наконец из соседней комнаты вышел пожилой господин в очках и, заметив Николая, направился к нему. Это был один из редакторов журнала, известный писатель Платонов, которого Николай тотчас же узнал по портрету.
– Что вам угодно? – произнес Платонов сухим, деловым тоном, взглядывая на молодого человека из-под очков своим умным, проницательным взглядом.
– В редакцию доставлена статья Вязникова… – тихо проговорил Николай.
– Вы – автор? – проговорил Платонов уже более любезным тоном.
– Я.
– Очень приятно познакомиться! – продолжал редактор, протягивая руку. – Присядьте, пожалуйста. Статья ваша принята и уже набирается. Она пойдет в этой же книжке. Очень недурная статья и хорошо написана… с огоньком. Вы прежде писали?
– Нет. Это мой первый труд! – проговорил Николай, вспыхивая.
Платонов проговорил с молодым человеком несколько минут относительно статьи, заметил, что статья выиграла бы еще более, если бы фактов было побольше, и сказал, что редакция будет рада его сотрудничеству, если молодой человек будет давать такие статьи, как первая.
– Если хотите прочесть корректуру – вам пришлют… вы оставьте свой адрес в конторе…
Николай ушел из редакции, очарованный Платоновым и счастливый своим первым успехом.
О, с каким восторгом молодой автор увидал в первый раз имя свое в печати и перечитывал свое произведение! В печати оно казалось ему несравненно лучше, чем в рукописи. Он так часто его перечитывал, что выучил наизусть, и рассказывал товарищам о том, как обласкал его Платонов и какое он производит хорошее впечатление.
Прошла неделя – и для нашего молодого человека наступили новые мучения. Он ждал, обратят ли внимание на его статью, скажут ли о ней в газетах и что именно скажут. С замиранием сердца заглядывал он в газеты и, наконец, увидал свое имя и рядом с ним эпитет «талантливый». Он с жадностью перечитывал рецензию. Статья обратила на себя внимание. Молодого автора похвалили в нескольких газетах.
Этот первый успех вскружил голову нашему автору. Вернувшись из деревни в Петербург, он рассчитывал, что перед ним открывается дорога, что ему остается только пожинать лавры. Он записался помощником к известному адвокату Пряжнецову, рассчитывая заниматься только уголовными делами и в то же время не оставлять литературной деятельности, начатой так успешно.
Но прошло пять месяцев, а наш молодой человек еще ничем не заявил себя. Вместо свежих лавров действительность принесла ему заботы о куске хлеба. Он не произнес еще ни одной речи, так как не имел ни одного клиента; никто к нему не обращался. Надо было выжидать случая, а пока произносить блестящие речи у себя в комнате. Вторая статья его, написанная в деревне, хотя и была напечатана, но Платонов заметил, что эта статья вышла неудачнее первой и написана слишком торопливо, причем дружески намекнул, что надо побольше работать. Об этой статье нигде не сказали ни слова, прошли равнодушным молчанием. А Николай так надеялся на эту статью!.. Николай было сделался сотрудником одной большой газеты, написал несколько бойких передовых статей, но через месяц вышел из редакции, не сойдясь во взглядах с редактором… Деньги, полученные от отца и за статью, давно были израсходованы самым легкомысленным образом. Вместо успехов приходилось думать о завтрашнем дне, заботиться о грошах, хлопотать о работе. Проза жизни со всеми ее будничными мелочами действовала подавляющим образом на Николая. Он сделался раздражителен, придирчив. Первые неудачи уязвляли его самолюбивую натуру. Его грыз червяк, хотя он и тщательно скрывал это. Известность была еще в тумане. Никто его не знал. Одна только Леночка смело верила в его звезду и поддерживала Николая, когда он по временам хандрил. Впечатлительный, он скоро переходил от уныния к надежде, принимался работать запоем и снова мечтал об успехах и известности.

– Сюда, ко второму подъезду! Стой! – крикнул Николай, предвкушая удовольствие теплой комнаты.
Сани остановились у громадного дома в конце Кирочной. Николай рассчитался с извозчиком и торопливо дернул звонок у подъезда.
– Господ много еще там, барин? – осведомился старик извозчик, потопывая ногами.
– Много еще.
Извозчик, поблагодарив барина, сел в сани и хлестнул свою клячу.
Николай поднялся в третий этаж. Прошло добрых пять минут, пока Николай услыхал за дверями шлепанье туфель, ворчание и наконец недовольный голос:
– Кто тут?
– Это я, Степанида… я… Отворяйте скорей.
Заспанная, растрепанная кухарка, позевывая и ворча, пропустила Николая в прихожую.
– Никого не было? – осведомился Николай.
– Братец ваш были. Да письмо еще есть. На столе у вас… Когда будить-то?
– Пораньше… часов в десять.
– Так и встали! – усмехнулась Степанида, отдавая Николаю свечу? – Поди теперь третий час?
– Третий! Смотрите же, непременно разбудите. Мне заниматься надо!
– За мной дело не станет! Вы только вставайте!
Вязников вошел к себе в комнату и зажег свечи. Это была обширная и очень хорошо обставленная комната, служившая кабинетом и приемной; другая, маленькая комната рядом, была спальней. Эти две комнаты Николай нанимал от квартирных хозяев и на меблировку и отделку их затратил большую часть денег, полученных от отца. «Надо же жить по-человечески!» – говорил он Васе, когда Вася спрашивал: «К чему такие хоромы?» Кроме того, его привлекало жить в тишине. Жизнь в меблированных комнатах ему опротивела еще во времена студенчества, а здесь он был единственным жильцом, да и хозяева оказались тихими людьми.
Мягкая, красивая мебель, обитая полосатым репсом и доставшаяся, как уверял приказчик мебельной лавки в Александровском рынке, «по необыкновенному случаю», красивый библиотечный шкаф и полки с книгами, несколько бюстов по углам, недурные литографии равных знаменитостей по стенам, большой письменный стол с изящными письменными принадлежностями, – таково было убранство комнаты Николая, имевшей внушительный вид кабинета литератора или ученого.
Николай нашел на бумагах письмо, быстро разорвал его и стал читать. Вот что прочел он на маленьком листке почтовой бумаги:
«Я жду тебя, друг мой, целую неделю… Я писала тебе… Я была у тебя… Что с тобой? Отчего ты не был или хоть не написал двух слов?.. Меня беспокоит твое молчание… Что это значит? Или все кончено?.. Но разве ты не сказал бы мне прямо? Разве ты, милый мой, не уважаешь меня настолько, что не решаешься сказать?!. Ведь ты знаешь, мы обещали друг другу говорить правду… Я все выслушаю и, конечно, не мне упрекать тебя… Прости… Я так расстроена… нет… не расстроена… не то… просто измучилась, не зная, чем объяснить твое молчание… Приходи же, ради бога… Приходи, ненаглядный мой… Приходи…»
Эти несколько строчек кольнули Николая. В самом деле, он не отвечал на два ее письма, все собирался к ней и не был целую неделю. В отрывочном, нервном тоне записки, в неровном, торопливом почерке он прочел большую тревогу любящего существа и почувствовал себя глубоко виноватым перед Леночкой.
– Или все кончено?! – прошептал он несколько раз слова записки.
Ему вдруг стало невыразимо жаль Леночку. Но что ж такое случилось? С чего она взяла, что все кончено?! Он ее любит, эту славную, милую Леночку… Он в последнее время реже бывал, это правда… Он иногда был раздражителен, несправедлив к ней, даже резок… но мало ли что бывает между близкими людьми?! О, она ему дорога… Она так доверчиво вверилась ему!.. Разве она не будет его женой, только бы ему устроиться?!
Так оправдывался он, но что-то шептало внутри, что он, во всяком случае, поступает с ней нехорошо, совсем нехорошо, я вовсе не потому, что не был у нее неделю, совсем не потому…
Он никогда прежде не анализировал своих отношений к Леночке. Он как-то отдался волне страсти, охватившей его, и не думал, куда волна унесет его.
Со стороны Николая было увлечение (он прежде увлекался часто), но со стороны Леночки было такое сильное, глубокое чувство, которое не могло не отразиться на Николае. Оно его тронуло и умилило. Он с какой-то боязливой осторожностью сдерживал порывы страсти, но порывистая натура Николая разве могла сдержать себя? Все случилось как-то внезапно… Петербургская жизнь их сближала более и более; Николай каждый день почти бывал у Леночки, реже говорил об идеалах. Но зато чаще вздрагивал, обнимая девушку и нашептывая ей страстные речи.
Леночка отдалась Николаю беззаветно, не думая о будущем, не требуя уверений.
Николай давно говорил о свадьбе. Они повенчаются, как только он устроится. Леночка слушала, счастливая, доверчивая, и просила его не беспокоиться об этом.
– Разве не все равно? Разве мы менее счастливы? – спрашивала она, заглядывая в глаза Николая.
Они переживали медовый месяц любви, тщательно скрывая от других свое счастье. «К чему другим знать? Все равно узнают, когда мы женимся!» – говорил Николай.
– Конечно… к чему другим знать! – повторяла Леночка, но в то же время чувствовала по временам фальшивость своего положений. Ей казалось странным скрывать их отношения. Да если б Николай позволил, она всем сказала бы с гордостью, что любит, любит своего ненаглядного!
Медовый месяц прошел. Прошел у Николая и бурный порыв молодой, вдруг налетевшей страсти. Он стал раздражителен, неровен, капризен. Убежденный в безграничной преданности Леночки, он подчас придирался к ней, срывая на любящем существе свои неудачи. Он, правда, нередко горячими словами любви старался загладить несправедливость, но скоро забывал о ней и снова становился небрежен… Леночка безропотно сносила все, объясняя и извиняя вспышки Николая понятным раздражением неоцененного таланта… В последнее время он стал реже бывать, сделался особенно придирчив и наконец как будто совсем забыл Леночку…
Все это припомнилось теперь Николаю. Он почувствовал себя глубоко виноватым, сознавая, что причинил большое страдание существу, обожавшему его. Он поступил как эгоист. Что сказали бы ею старики?..
– Это гнусно! – воскликнул он и заходил в волнении по комнате. – И к чему долее медлить со свадьбой! К чему ставить Лену в ложное положение?!.
Он решил не медлить и жениться как можно скорей. Завтра же он напишет своим, и чем скорее свадьба, тем лучше!..
– Славная, дорогая Леночка! Я сделаю тебя счастливой! – произнес он, увлеченный порывом, и в этот миг ему казалось, что он любит Леночку больше, чем когда-либо. Он стал мечтать на эту тему, и счастливая Леночка представлялась ему в лучезарном сиянии его будущей славы.
Николай присел к столу и написал Леночке длинное, горячее послание. Он высказал в нем все, что передумал в эти минуты после прочтения ее записки, он просил прощения, говорил о любви, о будущем счастии, превозносил Леночку до небес и писал, что завтра будет у нее.
Письмо успокоило нашего молодого человека, и он лег спать. Лежа в постели, он опять стал было мечтать, как они славно заживут с Леночкой, как он сделает ее счастливой, но вслед за тем совсем неожиданно в голове его мелькнула мысль, что было бы лучше, если б Леночка вышла за Лаврентьева и он не зашел бы так далеко… Не стеснит ли она его свободы? Будет ли она счастлива?.. Конечно, Леночка – превосходная женщина, он ее любит, но все же она не тот идеал, о котором он мечтал. Она слишком простая, обыкновенная, эта Леночка! Нет в ней захватывающего интереса, нет артистической жилки, нет обаяния исключительной, высшей натуры… Все в ней ясно и светло, как на дне прозрачного озера.
Он стал засыпать, когда перед ним вдруг явился блестящий образ Нины. Она была такая ослепительная, роскошная, красивая… Ее загадочный, манящий взгляд улыбался насмешливой улыбкой, и губы шептали: «И вы надеваете ярмо… Поздравляю! Не умеете вы пользоваться жизнью!»
– Чепуха! – проговорил сквозь сон Николай. – Леночка… я ее люблю… Она чудная, а эта Нина…
Он не докончил, повернулся на другой бок и заснул…

На следующий день, только что пробило десять часов, Степанида отворила двери спальни Николая и, остановившись на пороге, повторила несколько раз:
– Николай Иванович, вставайте! Одиннадцатый час! Вставайте! – громко произнесла она.
– Слышу, слышу! Что вы так кричите? – раздался голос Николая. – Встаю.
Старая кухарка, знавшая привычки барина, однако не ушла. Она постояла с минуту и, заглянув в спальню, промолвила:
– Уснул! Ишь соня! А сам просил, чтобы непременно… Полуночничает, вставать-то и неохота!
Она хотела было оставить Николая в покое, но, вспомнив, что Николай настойчиво просил разбудить, громко крикнула:
– Николай Иванович! Вставайте!
– Да что вы пристали? Дайте часок заснуть!
– Мне-то что! Спите себе с богом. Сами просили. Письмо вам…
– Так бы и сказали… Давайте-ка письмо да принесите газеты! – проговорил Николай, окончательно проснувшись.
Степанида подала письмо и газеты и спросила:
– Что в булочной-то брать?..
– Что-нибудь возьмите… Да кстати… возьмите у меня на столе письмо и отдайте посыльному, чтобы немедленно снес… Деньги в ящике… Знаете?
Николай прочел записку, и довольная улыбка появилась на его лице. Записка была от Платонова. Он просил молодого человека зайти к нему на квартиру около двенадцати часов – переговорить насчет статьи Николая и кстати позавтракать вместе.
«Верно, что-нибудь насчет цензурных смягчений! Платонов очень осторожен!» – подумал Николай, возлагавший большие надежды на статью, отданную им недели три тому назад в редакцию. По его мнению, эта статья особенно ему удалась. Он таки поработал над ней. Верно, она понравилась Платонову, и на нее непременно обратят внимание!
Веселый и довольный, он быстро оделся, прошел в кабинет и стал пробегать газеты, прихлебывая кофе… Через полчаса отворились двери, и на пороге появился Вася.
– Васюк! Здорово… Наконец-то! – обрадовался Николай, крепко пожимая холодную Васину руку. – Озяб? Напейся скорей кофе… Степанида, стакан дайте! – крикнул он в двери. – Ну, как поживаешь, Вася? Давно я тебя не видал…
– Я у тебя несколько раз был… все не заставал…
– По вечерам трудно меня застать, особенно в последнее время, – замотался как-то. Теперь опять примусь за работу… А ты как это не на лекциях сегодня? Ты такой аккуратный… Кстати: знаешь, кто с тобой хочет познакомиться?.. Угадай-ка!
– Да я почем знаю…
– Наверно, не угадаешь! – рассмеялся Николай. – Нина Сергеевна…
– Что ей от меня надо?.. Разве она приехала?
– Вчера ее видел, очень просила привести тебя. Пойдешь?
Вася подумал.
– Пожалуй, пойду. Отчего не пойти! – рассеянно отвечал Вася.
– Вот как! И не боишься?
– Чего ж бояться?
– Она такая красавица – эта Нина Сергеевна!
Вася покраснел до ушей и серьезно проговорил:
– Какое мне дело до этого?
– Ну, не сердись, Вася. Ты ведь известный женоненавистник. Я только пошутил. Я, признаться, думал, что ты не пойдешь. Она тебе не нравится.
– Да, не нравится, но я ее совсем не знаю. Бог ее знает; может, мне с первого разу так показалось.
Вася молча допил свой кофе и коротко отвечал на вопросы брата. Николаю показалось, что брат сегодня был какой-то странный и как будто смущенный. Он точно собирался что-то сказать, но не решался; то и дело взглядывал он на Николая и потирал руками колени, что служило, как знал Николай, признаком волнения Васи.
– Что с тобой, Вася? Не случилось ли чего? – спросил Николай.
Вася сконфузился и, помолчав с минуту, ответил:
– Со мной ничего не случилось. Чему со мной случиться? Я пришел к тебе поговорить об одном деле. Видишь ли, Елена Ивановна…
Он отвел взгляд и тихо прибавил.

Избалованный ребенок в семье – это проблема гораздо больше, чем, кажется на первый взгляд. Естественно, любить ребенка надо, но так, чтобы он не пользовался вашей любовью, не злоупотреблял ею. Но избалованность не является болезнью, такими деток делают их родители (даже не задумываясь о последствиях).

Почему дети стают избалованными?

Очень часто избалованными становятся малыши-первенцы. Вокруг них образуется толпа родственников (мама, папа, дедушки, бабушки), которые незамедлительно исполняют любой каприз. Из повзрослевшего первенца получается изощренный манипулятор, который пользуется любовью родных, так, как ему захочется.

Возможна и иная ситуация. Второй ребенок также может стать разбалованным. Все внимание родственников направлено в его сторону, при этом старшие страдают от нехватки чуткости и заботы. Очень часто младшему из детей прощаются все непослушания и проколы, тогда как старшего могут наказать: «ты уже взрослый, должен понимать….». Такой подход к воспитанию детей провоцирует меньшего руководить всеми. А отношения между детьми становится натянутыми.

Поздний и долгожданный малыш также может вырасти тираном, которому будут подчиняться все в доме.

Проблемы с воспитанием ребенка могут возникать в тех семьях, где каждый из родителей имеет разные взгляды на запреты и дозволенности. Еще весомый аргумент в воспитательный процесс может внести бабушка или дедушка. Если родители что-нибудь запретили, а они разрешат, то ребенок очень быстро поймет, кем можно командовать.

Еще одной причиной может стать нехватка внимания, особенно это проявляется у подростков. Невнимательные родители могут попросту не замечать, что творится с ребенком, лишь бы был не голоден и одет.

А ведь на самом деле, подростки очень чувствительны и ранимы, но не всегда могут рассказать о своих проблемах. Вот тут и проявляется избалованность в виде истерик, неподчинение родителям.

Существуют избалованные дети и дети-баловни. Между ними есть существенная разница. Баловня «закидывают» игрушками потому, что у родителей имеются лишние деньги, но ребенок ничего не просит.

А вот с избалованным все гораздо сложнее. Он получает все, что хочет методом истерик. И важно то, что ему никогда не отказывают. Ну конечно, очень стыдно, если в магазине он кричит, что хочет очередную машину, родители ему не покупают. А что подумают люди? Именно таким подходом к воспитанию взрослые собственноручно портят детей. Но всему есть ограничения.

Если ребенок избалованный, то перевоспитанием надо заниматься немедленно , в старшем возрасте это сделать уже невозможно.

Наверное, надо пересмотреть подход к воспитанию вашего чада, собрав при этом всех родственников (имеющих отношение к воспитательному процессу). Договориться, прежде всего, должны родные. Если существует запрет на что-либо, то любимая бабуля не может его отменить.

Ребенку надо рассказать, что он в семье не один, другие также имеют право на исполнение своих желаний.

Тяжело приходится тем деткам, которым ни в чем не отказывали. Приспособиться к жизни они не могут, ведь ожидают, что их должны всем обеспечивать, во всем подчиняться. Надо начинать менять отношение к окружающим с объяснения того, что никогда дети не устанавливают правил в семье, это обязанности взрослых.

Родителям надо запастись огромным терпением и валерьянкой, потому что отказать своему любимому чаду в покупке конфеты, которую он требует истошным криком. На все его вопли надо терпеливо и спокойно реагировать, объясняя, почему вы делаете именно так, а не иначе. Детеныш должен твердо усвоить, что если мама сказала, нет, значит, ничто не изменит ее решения. Естественно, сначала будет очень непросто, но неделя вашего колоссального терпения изменит отношение ребенка к окружающим. Научит уважать мнение других.

Главное, чтобы ваш бедный и страдающий ребенок знал, что, не смотря ни на что, родители его очень любят, и будут любить. Наказывать его одиночеством и безразличием категорически нельзя.Но если вы пообещали малышу, то обещание свое надо обязательно исполнить. Таким способом вы докажите, что вам можно доверять, а это дорогого стоит.

Подростку надо ваше внимание и понимание. Может, какие-то проблемы нам покажутся смешными, но дети в этом возрасте воспринимают все очень болезненно. С капризами подростков справиться не просто, надо избавляться от них еще в детстве. На запреты ребенок может реагировать неадекватно, единственным выходом остается поиск компромиссов.

Доверие является главной чертой отношений детей и взрослых. Подросток должен быть уверен, что с любой проблемой ему помогут справиться, не оставят одного. Тогда и капризов станет меньше, если все можно сказать открыто, зачем изощряться?

Надо помнить, что детей любого возраста нельзя обманывать. Ведь они копируют ваше поведение и очень скоро отплатят той же монетой.

Родителям следует знать, что если ребенок занят интересным занятием, то и капризничать ему будет некогда. Надо прислушиваться к детям, обращать внимание на их интересы, увлечения.Для того чтобы вырастить воспитанного, умного ребенка надо с детства обучать его хорошим качествам. Он должен видеть, как заботятся о родных людях на вашем примере, научиться делиться даже самой маленькой конфеткой.

Детей надо научить уважать потребности и желания других, уметь отвечать самому за свои любые поступки (хорошие и плохие).Только при ответственном подходе к детскому воспитанию, можно опустить в самостоятельное «плавание» своего ребенка, не боясь за его будущее. Просто мягко направлять его по правильному пути, внимательно вглядываясь вперед.

подумал Николай с каким-то ожесточением.

Он вдруг вспомнил, как за чайным столом его подмывало придраться к Алексею Алексеевичу и оборвать эту "либеральную шельму", готовую за изрядный куш подать иск на самого господа бога (Николай доподлинно знал подноготную г.Присухина). Кровь прилила к сердцу, весь он вскипел от негодования -- и между тем не осмелился заговорить. И не осмелился не потому, что боялся вступить с Присухиным в спор (о нет, он многое мог бы сказать, и хорошо сказать!), а из другого малодушного побуждения. Он уверен был, что Присухин и, пожалуй, все, наверное даже все, отнесутся к его словам с снисходительным пренебрежением. Он боялся сделаться смешным в глазах этой публики!.. В самом деле, как можно не соглашаться с Алексеем Алексеевичем? И кто это осмеливается? -- Какой-то Вязников! -- Кто такой этот Вязников? -- Неизвестный молодой человек, помощник присяжного поверенного.

"И ведь струсил, опять струсил!" -- повторял со злостью Николай, чувствуя, что он и в самом деле струсил, испугавшись (и еще как!) мнения тех самых "либералов", к которым вот теперь наедине относился с высокомерным пренебрежением. "Я, мол, не то, что вы!"

Сознание подловатого чувства еще более озлобило Николая, и он с какой-то настойчивостью останавливался на этих мыслях. Он и уехал-то раньше, ужинать не остался, хотя он и очень не прочь был хорошо поесть ("А эти либералы едят отлично!"), по той же причине. И наш молодой человек даже выругался вслух, так что извозчик, принявший брань на свой счет, снова стал стегать лошаденку.

Надо, однако, упомянуть, что недовольство Вязникова журфиксом Смирновой, вызванное вполне искренним негодованием молодого чуткого чувства, усиливалось, кроме того, еще несколько уязвленным самолюбием молодого человека (хотя он и не признался бы в этом), на которого у Смирновых не обратили почти никакого внимания. Снисходительное: "Как же, помню!", которым при встрече приветствовал Присухин Вязникова, пожалуй, было не последним аргументом и при оценке "либеральной шельмы", сделанной под свежим впечатлением.

А Николай с ранних лет обращал на себя внимание, привык слушать похвалы и не лишен был слабости считать их вполне заслуженной данью. Избалованный с детства таким отношением, он убежден был в своей талантливости (о ней так часто ему говорили!) и в тайнике души считал себя существом, несколько отличным от других, существом, о котором рано или поздно заговорят. Совершая подвиги еще в детских мечтах, он наслаждался удивлением, возбужденным его доблестными поступками; его занимали в мечтах не столько самые подвиги, сколько очарование героем, совершившим их. Еще ребенком он, бывало, подолгу разгуливал по саду, возбужденный, с блестящими глазами, счастливый, окруженный ореолом славы, сочиненной детской фантазией. Он редко представлял себе препятствия, а если и представлял, то преодолевал их с необычайной легкостью, и маленький герой в конце концов всегда торжествовал, оказывая великодушие врагам и широкой рукой рассыпая вокруг благодеяния... Эта склонность к праздным мечтам, в которых главную роль играл всегда герой, доставляла ребенку наслаждение, отучая его в то же время от упорного труда в занятиях, тем более что блестящие его способности легко преодолевали то, что другим давалось с трудом. Николай, как читатель знает, был общим любимцем в Витине. Отец радовался, глядя на своего любимца, и не

Сознание подловатого чувства еще более озлобило Николая, и он с какой-то настойчивостью останавливался на этих мыслях. Он и уехал-то раньше, ужинать не остался, хотя он и очень не прочь был хорошо поесть («А эти либералы едят отлично! »), по той же причине. И наш молодой человек даже выругался вслух, так что извозчик, принявший брань на свой счет, снова стал стегать лошаденку.
Надо, однако, упомянуть, что недовольство Вязникова журфиксом Смирновой, вызванное вполне искренним негодованием молодого чуткого чувства, усиливалось, кроме того, еще несколько уязвленным самолюбием молодого человека (хотя он и не признался бы в этом), на которого у Смирновых не обратили почти никакого внимания. Снисходительное: «Как же, помню! », которым при встрече приветствовал Присухин Вязникова, пожалуй, было не последним аргументом и при оценке «либеральной шельмы», сделанной под свежим впечатлением.
А Николай с ранних лет обращал на себя внимание, привык слушать похвалы и не лишен был слабости считать их вполне заслуженной данью. Избалованный с детства таким отношением, он убежден был в своей талантливости (о ней так часто ему говорили!) и в тайнике души считал себя существом, несколько отличным от других, существом, о котором рано или поздно заговорят. Совершая подвиги еще в детских мечтах, он наслаждался удивлением, возбужденным его доблестными поступками; его занимали в мечтах не столько самые подвиги, сколько очарование героем, совершившим их. Еще ребенком он, бывало, подолгу разгуливал по саду, возбужденный, с блестящими глазами, счастливый, окруженный ореолом славы, сочиненной детской фантазией. Он редко представлял себе препятствия, а если и представлял, то преодолевал их с необычайной легкостью, и маленький герой в конце концов всегда торжествовал, оказывая великодушие врагам и широкой рукой рассыпая вокруг благодеяния... Эта склонность к праздным мечтам, в которых главную роль играл всегда герой, доставляла ребенку наслаждение, отучая его в то же время от упорного труда в занятиях, тем более что блестящие его способности легко преодолевали то, что другим давалось с трудом. Николай, как читатель знает, был общим любимцем в Витине. Отец радовался, глядя на своего любимца, и не замечал, как в мальчике развивались самомнение и наклонность к блеску. Позже, в гимназии, Николай выдавался среди товарищей, а студентом играл даже некоторую роль в одном кружке. Его слушали, им восхищались, его любили за добрый, приветливый нрав, за искренность юности и необыкновенную привлекательность в обхождении; приятели предрекали ему блестящую будущность, а профессора заметили блестящие его способности и упрекали юношу за лень и недостаток усидчивости. Даровитый, талантливый юноша, занимался превосходно; ему все как-то давалось легко, он быстро усвоивал чужие мысли, много читал, но никогда не работал упорно, слишком надеясь на свои способности. Он кое-что знал, хотя знал поверхностно, но при необыкновенной памяти он умел отлично пользоваться своими знаниями. Его выручала способность быстро схватывать сущность вопроса, не обращая внимания на подробности, и некоторая диалектика. Немудрено, что в кружке он был маленьким божком.
За год перед окончанием курса Николай чуть было не угодил в Вологодскую губернию за одну из тех так называемых «историй», которые губят столько молодых сил. Вся «история» заключалась в том, что у Николая нашли несколько брошюр и книг преступного содержания, и нашего юношу арестовали в числе десятка молодых людей, соприкосновенных к этой истории. Быть бы бычку на веревочке, но и тут нашего баловня выручила его необыкновенная привлекательность, которая, помимо его желания, обворожила даже начальство.
Обходительный джентльмен, занявшийся с молодым студентом с истинно отеческой мягкостью и несколько раз повторивший в виде поощрения, что и сам он в молодости увлекался, предложил Николаю побеседовать по душе, как с старшим другом, и объяснить, от кого он получил книги и брошюры. Однако Николай обнаружил столько скептицизма, что дружбы, столь откровенно предложенной ему, не принял и ни единым словом не обмолвился.
При всем том, несмотря на такое упорство, юноша все-таки произвел на «старшего друга» такое благоприятное впечатление и своей симпатичной наружностью, и манерами, и костюмом, что когда ректор университета приехал хлопотать за Николая, то счастливый юноша был избавлен от необходимости предпринять отдаленное путешествие и мог окончить курс.
Он отлично выдержал экзамен и оставил университет, полный веры и надежд, мечтая о будущих успехах.
Первый успех не заставил себя долго ждать. Месяца за два до экзаменов он окончил большую статью публицистического характера, полную горячего чувства, юношеского задора и написанную весьма недурно. Приятеля находили, что статья превосходная. Николай отправил ее в редакцию журнала, который он особенно уважал, и с трепетом ожидал приговора. Прошел мучительный месяц, и он отправился в редакцию.
Когда он вошел в приемную комнату и увидал в ней несколько человек, весело беседовавших между собою, то немного смутился. «Неужели так-таки при всех и объявят, что статья не годится? » – пронеслось у него в голове. Он вопросительно поглядывал на разговаривающих, но никто не обратил на него внимания. Так прошло несколько томительных минут. Наконец из соседней комнаты вышел пожилой господин в очках и, заметив Николая, направился к нему. Это был один из редакторов журнала, известный писатель Платонов, которого Николай тотчас же узнал по портрету.
– Что вам угодно? – произнес Платонов сухим, деловым тоном, взглядывая на молодого человека из-под очков своим умным, проницательным взглядом.
– В редакцию доставлена статья Вязникова... – тихо проговорил Николай.
– Вы – автор? – проговорил Платонов уже более любезным тоном.
– Я.
– Очень приятно познакомиться! – продолжал редактор, протягивая руку. – Присядьте, пожалуйста. Статья ваша принята и уже набирается. Она пойдет в этой же книжке. Очень недурная статья и хорошо написана... с огоньком. Вы прежде писали?
– Нет. Это мой первый труд! – проговорил Николай, вспыхивая.
Платонов проговорил с молодым человеком несколько минут относительно статьи, заметил, что статья выиграла бы еще более, если бы фактов было побольше, и сказал, что редакция будет рада его сотрудничеству, если молодой человек будет давать такие статьи, как первая.
– Если хотите прочесть корректуру – вам пришлют... вы оставьте свой адрес в конторе...
Николай ушел из редакции, очарованный Платоновым и счастливый своим первым успехом.
О, с каким восторгом молодой автор увидал в первый раз имя свое в печати и перечитывал свое произведение! В печати оно казалось ему несравненно лучше, чем в рукописи. Он так часто его перечитывал, что выучил наизусть, и рассказывал товарищам о том, как обласкал его Платонов и какое он производит хорошее впечатление.
Прошла неделя – и для нашего молодого человека наступили новые мучения. Он ждал, обратят ли внимание на его статью, скажут ли о ней в газетах и что именно скажут. С замиранием сердца заглядывал он в газеты и, наконец, увидал свое имя и рядом с ним эпитет «талантливый». Он с жадностью перечитывал рецензию. Статья обратила на себя внимание. Молодого автора похвалили в нескольких газетах.
Этот первый успех вскружил голову нашему автору. Вернувшись из деревни в Петербург, он рассчитывал, что перед ним открывается дорога, что ему остается только пожинать лавры. Он записался помощником к известному адвокату Пряжнецову, рассчитывая заниматься только уголовными делами и в то же время не оставлять литературной деятельности, начатой так успешно.
Но прошло пять месяцев, а наш молодой человек еще ничем не заявил себя. Вместо свежих лавров действительность принесла ему заботы о куске хлеба. Он не произнес еще ни одной речи, так как не имел ни одного клиента; никто к нему не обращался. Надо было выжидать случая, а пока произносить блестящие речи у себя в комнате. Вторая статья его, написанная в деревне, хотя и была напечатана, но Платонов заметил, что эта статья вышла неудачнее первой и написана слишком торопливо, причем дружески намекнул, что надо побольше работать. Об этой статье нигде не сказали ни слова, прошли равнодушным молчанием. А Николай так надеялся на эту статью! .. Николай было сделался сотрудником одной большой газеты, написал несколько бойких передовых статей, но через месяц вышел из редакции, не сойдясь во взглядах с редактором... Деньги, полученные от отца и за статью, давно были израсходованы самым легкомысленным образом. Вместо успехов приходилось думать о завтрашнем дне, заботиться о грошах, хлопотать о работе. Проза жизни со всеми ее будничными мелочами действовала подавляющим образом на Николая. Он сделался раздражителен, придирчив. Первые неудачи уязвляли его самолюбивую натуру. Его грыз червяк, хотя он и тщательно скрывал это. Известность была еще в тумане. Никто его не знал. Одна только Леночка смело верила в его звезду и поддерживала Николая, когда он по временам хандрил. Впечатлительный, он скоро переходил от уныния к надежде, принимался работать запоем и снова мечтал об успехах и известности.

– Сюда, ко второму подъезду! Стой! – крикнул Николай, предвкушая удовольствие теплой комнаты.
Сани остановились у громадного дома в конце Кирочной. Николай рассчитался с извозчиком и торопливо дернул звонок у подъезда.
– Господ много еще там, барин? – осведомился старик извозчик, потопывая ногами.
– Много еще.
Извозчик, поблагодарив барина, сел в сани и хлестнул свою клячу.
Николай поднялся в третий этаж. Прошло добрых пять минут, пока Николай услыхал за дверями шлепанье туфель, ворчание и наконец недовольный голос:
– Кто тут?
– Это я, Степанида... я... Отворяйте скорей.
Заспанная, растрепанная кухарка, позевывая и ворча, пропустила Николая в прихожую.
– Никого не было? – осведомился Николай.
– Братец ваш были. Да письмо еще есть. На столе у вас... Когда будить-то?
– Пораньше... часов в десять.
– Так и встали! – усмехнулась Степанида, отдавая Николаю свечу? – Поди теперь третий час?
– Третий! Смотрите же, непременно разбудите. Мне заниматься надо!
– За мной дело не станет! Вы только вставайте!
Вязников вошел к себе в комнату и зажег свечи. Это была обширная и очень хорошо обставленная комната, служившая кабинетом и приемной; другая, маленькая комната рядом, была спальней. Эти две комнаты Николай нанимал от квартирных хозяев и на меблировку и отделку их затратил большую часть денег, полученных от отца. «Надо же жить по-человечески! » – говорил он Васе, когда Вася спрашивал: «К чему такие хоромы? » Кроме того, его привлекало жить в тишине. Жизнь в меблированных комнатах ему опротивела еще во времена студенчества, а здесь он был единственным жильцом, да и хозяева оказались тихими людьми.
Мягкая, красивая мебель, обитая полосатым репсом и доставшаяся, как уверял приказчик мебельной лавки в Александровском рынке, «по необыкновенному случаю», красивый библиотечный шкаф и полки с книгами, несколько бюстов по углам, недурные литографии равных знаменитостей по стенам, большой письменный стол с изящными письменными принадлежностями, – таково было убранство комнаты Николая, имевшей внушительный вид кабинета литератора или ученого.
Николай нашел на бумагах письмо, быстро разорвал его и стал читать. Вот что прочел он на маленьком листке почтовой бумаги:
«Я жду тебя, друг мой, целую неделю... Я писала тебе... Я была у тебя... Что с тобой? Отчего ты не был или хоть не написал двух слов? .. Меня беспокоит твое молчание... Что это значит? Или все кончено? .. Но разве ты не сказал бы мне прямо? Разве ты, милый мой, не уважаешь меня настолько, что не решаешься сказать?! . Ведь ты знаешь, мы обещали друг другу говорить правду... Я все выслушаю и, конечно, не мне упрекать тебя... Прости... Я так расстроена... нет... не расстроена... не то... просто измучилась, не зная, чем объяснить твое молчание... Приходи же, ради бога... Приходи, ненаглядный мой... Приходи...»
Эти несколько строчек кольнули Николая. В самом деле, он не отвечал на два ее письма, все собирался к ней и не был целую неделю. В отрывочном, нервном тоне записки, в неровном, торопливом почерке он прочел большую тревогу любящего существа и почувствовал себя глубоко виноватым перед Леночкой.
– Или все кончено?! – прошептал он несколько раз слова записки.
Ему вдруг стало невыразимо жаль Леночку. Но что ж такое случилось? С чего она взяла, что все кончено?! Он ее любит, эту славную, милую Леночку... Он в последнее время реже бывал, это правда... Он иногда был раздражителен, несправедлив к ней, даже резок... но мало ли что бывает между близкими людьми?! О, она ему дорога... Она так доверчиво вверилась ему! .. Разве она не будет его женой, только бы ему устроиться?!
Так оправдывался он, но что-то шептало внутри, что он, во всяком случае, поступает с ней нехорошо, совсем нехорошо, я вовсе не потому, что не был у нее неделю, совсем не потому...
Он никогда прежде не анализировал своих отношений к Леночке. Он как-то отдался волне страсти, охватившей его, и не думал, куда волна унесет его.
Со стороны Николая было увлечение (он прежде увлекался часто), но со стороны Леночки было такое сильное, глубокое чувство, которое не могло не отразиться на Николае. Оно его тронуло и умилило. Он с какой-то боязливой осторожностью сдерживал порывы страсти, но порывистая натура Николая разве могла сдержать себя? Все случилось как-то внезапно... Петербургская жизнь их сближала более и более; Николай каждый день почти бывал у Леночки, реже говорил об идеалах. Но зато чаще вздрагивал, обнимая девушку и нашептывая ей страстные речи.
Леночка отдалась Николаю беззаветно, не думая о будущем, не требуя уверений.
Николай давно говорил о свадьбе. Они повенчаются, как только он устроится. Леночка слушала, счастливая, доверчивая, и просила его не беспокоиться об этом.
– Разве не все равно? Разве мы менее счастливы? – спрашивала она, заглядывая в глаза Николая.